Наконец мотор затих.
За восемь часов до этого мы сели в самолёт, увешанные детьми и пакетами ручной клади, полные решимости и засыпающие на ходу, оставившие старые заботы в городе Москве и готовые к новым заботам в окрестностях города Кирьят-Шмона. Полёт прошёл нормально, мы ели салаты и перекладывали детей друг другу на колени. Потом мне говорили, что стюардессы относятся к таким как мы пренебрежительно, ибо все знают, что мы летим бесплатно, но я ничего такого не заметил, никто нам колыбельных не пел, но никто и не мешал нам петь самим. Я пытался познакомиться с соседней парой, в основном конечно с мужем, разговор наш не клеился, мы оба слабо представляли, что ждёт нас впереди, и предпочитали думать об этом самостоятельно, а потом выяснилось, что жёны наши и так знакомы. Приземлились мы неожиданно быстро и не успели толком удивиться, как оказались на земле Израиля.
Утра ещё не было, в свете фонарей проглядывал скелет ночного аэродрома, в общем-то, безликое место, но поскольку это были врата нашей новой родины, всё казалось нам необычайно важным. Обычные пассажиры мгновенно исчезли в каких-то проходах с ковровым покрытием, помимо нас ещё человек двадцать, в основном немолодые и не старые супруги остались жаться к окнам и ждать дальнейших распоряжений. Кто-то громко смеялся, кто-то глупо шутил, кто-то старался показать, что держит всё под контролем, кто-то был просто спокоен. Как-то незаметно появилась служащая, невысокая женщина с файлами подмышкой, она назвала всех по фамилиям и спросила у кого сколько сумок, очевидно подбирая подходящее такси. Конечно, возникло стихийное соревнование, каждый ответ сопровождался комментариями и смехом. Я боялся, что наши девятнадцать превратят нас в главное посмешище, но строгий вид моей жены отбил у всех охоту к веселью. На нас поглядели с уважением. Служащая кивнула и повела нас вглубь здания аэропорта. Мы встали на эскалаторную дорожку без ступенек и включились в существующий алгоритм необходимых действий, примерно на той же скорости аэродромный автобус доставил нас к пустующему зданию где-то на отшибе Бен-Гуриона, с несколькими светящимися окнами наверху. Мы вошли внутрь и попали в просторную комнату с кабинетными столами по краям и приятными штабелями бутербродов и чего-то ещё в дальнем углу. Все не сразу поняли, что к чему, одна половина честно стояла и ждала продавца, пока другая по-хозяйски разбиралась с припасами. «Ну уж нет, нас так просто не купишь!» — думал я, разглядывая довольных жующих сограждан, потом подошёл и съел второе пирожное. А потом нас пригласили к столу, где доброжелательно, но без всякой торжественности нам вручили наш первый паспорт (один на всех), какие-то бумаги для дальнейшего пользования и конверт с первой помощью бедным в размере трёх с половиной тысяч шекелей. То же самое происходило у других столов. Важная и в то же время будничная процедура, новые граждане получали свои документы, те кто получил шли смотреть телевизор. Может быть, для каждого это был большой шаг, но для всего человечества — не думаю. Наша уже почти родная провожатая негромко разговаривая по телефону с коллегами и рассказывая нам что-то на хорошем русском языке с мягким шершавым акцентом провела нас обратно по всем бюрократическим коридорам как умелая, заботливая пастушка. Впоследствии я понял, что подобные женщины деликатно и уверенно регулируют все важные общественные процессы в Израиле, особенно касающиеся новоприбывших граждан, или как их (нас) здесь называют — поднявшихся.
Автобус вернул нас туда, где взял, мы отправились за багажом. Сонный ребёнок уронил коляску и разбил все, что радостный папочка накупил в duty free, наши два велосипеда не влезали в стеклянные двери выхода, наконец, белый микроавтобус с водителем не говорящим по-русски и три часа кондиционированного сна.
Как всегда, наши эмоции не успевали за происходящими событиями. Лучше всего было просто не вникать в подробности, чтобы не впадать в задумчивый транс из-за каждого пустяка. В последний раз разгрузив и перетаскав наши вещи внутрь белого одноэтажного домика мы обнаружили себя сидящими на кухне или вернее в комнате совмещающей функции кухни, столовой, гостиной и ванны с туалетом заодно. Скажу сразу, домик нам понравился. Каменный, с двумя спальнями, крылечком и осенним гранатовым деревом за окном. Удивительно, что, не имея никаких чётких представлений о том, что такое кибуц и с чем это едят, мы именно так себе и представляли эти постройки, аллеи, лужайки, ленивых обитателей, хриплых и диких детей. Напоминало всё неплохой санаторий. Позже выяснилось, что сердцем нашего кибуца является работающий отель, роскошное место, куда каждое утро несколько автобусов привозило суетливых постояльцев. Наверно поэтому у нас был зимний бассейн и маленький зоопарк. Отдельная вещь — наш Арончик, человек, который отвечал за нас в кибуце (или перед кибуцем). Если не ошибаюсь году в сорок шестом он приехал в страну, приехал из России, его первым языком был идиш, он родился в Польше, детство провёл в Варшаве, на улицах, гениально описанных Зингером — Гороховая, Навозная и т.д. Арончик застал и строил социалистический Израиль, мелиорация полей, аграрный комплекс. Возле детского сада стоит раскрашенный в радугу трактор, на котором работал Арончик, сейчас он катается на маленьком мотоцикле, осваивает i-pod и принимает в гостях своих правнуков, ну, о нём я напишу отдельно.
А пока мы ходили по инстанциям — почта, банк, аптека; мы привыкали к детскому саду, я приходил туда со старшим сыном каждое утро, его товарищи, убедившись в моей полной лояльности, осаждали меня своим вниманием, было грязно и щекотно. Дома творился какой-то сюрреализм. Я впервые чувствовал себя в кинофильме про американский пригород, жёны критически осматривали несчастный продуктовый магазинчик, дети шлялись по свалкам, мы с соседом на зелёном газоне чинили велосипеды. Мне бы ещё бейсбольную перчатку, работу страхового агента, серебристую машину и можно начинать сниматься в семейной комедии. Ну или в фильме ужасов к ближайшему дню всех святых. Не помню, говорил ли я, что в Агошриме нам предстояло прожить один год. В последствие опять-таки мне приходилось слышать, что нам очень повезло, что далеко не с каждыми репатриантами все носятся как десять куриц с одним яйцом, оберегая от твёрдых углов и бытийных драм. Может быть, я уверен, что не в каждом кибуце живёт такой Арончик, но во всех конторах, куда мы заходили, я встречал только добрый взгляд и тихие улыбки. Не было «понаехали тут», — наоборот, добро пожаловать домой, ребята. Я удивлялся отсутствию пафоса а этой стране, всё решалось как будто на кухне у знакомой тёти, в маленьком чуланчике, кабинете, на худой конец в бомбоубежище с запахом коров . Я понимал, что это крошечная страна, с первых дней своих воюющая и работающая, вся витиеватость, история, ожидание чуда оставлены для другой жизни, для мирной пасторальной жизни, которая конечно где-то есть, в городах и в домах, её много, везде где конкретные люди, но на административном уровне страна эта предельно простая. Израиль вообще весь такой, отсутствие стиля — вот его стиль. Зато по крайней мере отношения у людей совершенно не засорены. Всё надуманное здесь просто не проходит.
Через две недели у нас начался ульпан, но это уже совсем другая история.
