Двум интеллигентным москвичам не составляет большого труда поймать машину, особенно здесь, на севере, эту процедуру мы проделываем почти каждый день, если бы за израильский автостоп давали звания, я был бы уже майором. До Кирьят-Шмоны мы добрались сами того не заметив. Далее нас подобрал типичный израильтянин — чернобровый, хриплый и с виду дружелюбный. Мы не могли упустить такую возможность и принялись отрабатывать на нём все нюансы усвоенных нами грамматических правил и фонетических особенностей. На каждый хорошо поставленный вопрос наш водитель пожимал плечами и деликатно переходил на английский. Увы, нам стало понятно, что иврит наш хуже некуда, и мы дали себе слово больше никогда не прогуливать ульпан. Но что-то ещё меня смущало. Наконец я не сдержался: «Ата израэли?» — спрашиваю. «Нет, — говорит, — я итальянец». Типичный представитель оказался самозванцем, он приехал сюда позавчера и через три дня улетает обратно в Рим, здесь у него профессиональное задание пофотографировать кладбище. В общем, через полчаса мы были уже в одной трети пути от места назначения. В Цфат мы приехали к одиннадцати.
Мне не хочется расписывать наше прибывание в офисе, скажу только, что оно было совершенно напрасным, ибо приём по нашим делам осуществляется с восьми до десяти тридцати. Прогулка по старому Цфату стала приятным событием для тех самых двух интеллигентных москвичей. Кто был там, легко со мной согласится.
Мы всё ближе к главной теме моего повествования. Теперь, когда поездка оказалась нерезультативной, мы ещё более укрепились в желании не сорить деньгами и уехать так же как и приехали. Обратная дорога была не столь бодрая, но дело двигалось. Как-то стоя у обочины, я с завистью посмотрел вслед удаляющемуся велосипедисту. На попутной машине мы обогнали его. На следующем привале я говорю — вот бы кого знакомого встретить, тут подъезжает машина, а в ней кто? Правильно, тот самый велосипедист. Залезай, говорит, я тебя узнал, ты стоял на дороге. Следующий знакомый — хозяин хумусии, где мы как-то обедали — довёз нас до начала Кирьят-Шмоны. Было половина четвёртого. Мы стали ловить, возможно, последнюю на сегодня машину. Никто не останавливался…
А теперь представьте ситуацию: в четыре закрываются оба детских сада, телефона у нас нет, где мы никто не знает, о возможной задержке мы, разумеется, не предупреждали. В саду есть телефон нашего куратора, соседи в принципе имеют право забрать детей вместо нас, но что им всем думать, и может быть такое опоздание вообще сильно наказуемо?
Спустя двадцать минут — рекорд по продолжительности ожидания — у меня начинается лёгкая паника. Наши бедные детки мерещатся мне двумя покинутыми крошками и восьмидесятилетний Арончик, растерянно гуляющий с ними по темнеющему кибуцу… Как мужчина беру ситуацию под контроль и решаю на городском автобусе доехать до центра города, а там взять такси. Городской автобус вместо того чтобы проехать прямо шестьсот метров кружит по закоулкам минут пятнадцать, такси едет преступно медленно, моя жена не роняет ни слова. Около пяти мы врываемся в кибуц, бросаясь к саду и к дому одновременно. Возле сада стайка воспитательниц мирно беседуют о чём-то своём. При виде нас они улыбаются и говорят, что всё в порядке, детей забрала наша подруга и пошла с ними куда-то в гости. Мы направляемся туда же и застаём идиллическую картину. Оба мальчика сидят на диванах и кушают пирожные. Я чувствую себя взбесившейся рыбой посреди моря спокойствия. Наша подруга сказала, что забрала их почти случайно, она просто прогуливалась рядом с садиком в час раздачи. Меня поразило всеобщее радушие. Для меня это маленькое чудо. Нам сказали, что ситуация с пропавшими родителями за две минуты стала известна всему кибуцу, были выдвинуты разные версии относительно того, где мы застряли. Одни говорили мы в Тверии, другие что в Хайфе. Кибуц не напрягаясь поступил разумно и просто, и как коллектив, и как каждый в отдельности. Я уверен, что задержись мы подольше, они бы и ужины распределили – кто чем накормит.. Кибуцные дети — они здесь как бы общие. И это почему-то очень приятно.
