Мой отец став дедом неожиданно возобновил свою родительскую заботу обо мне. Я думаю, до этого он ощущал себя неловко в компании двадцати с чем-то — летнего парня погружённого в непонятную музыку и сомнительные знакомства, вызывающе одетого и с великим вниманием отращивающего свою первую бороду. Теперь напротив, он почувствовал, что мы стали похожи, почти одинаковы, два бойца два отца, отлично понимающие друг друга, имеющие сходное жизненное содержание. Мы подружились с ним уже как взрослые, отягощённые своими проблемами люди. Нужно впрочем, добавить, что отца я видел прежде не часто и по другой причине — девятнадцать лет назад он уехал из России вместе со второй женой и моей сестрой к своему отцу в Израиль. Его отец, мой дед Марк Ноевич в 72 году развёлся с моей бабушкой и вместе с гражданским статусом поменял страну проживания, чем положил начало нашей славной семейной традиции.
Мало что понимая в свои восемь, я не стал задаваться тяжёлыми вопросами, а отложил размышления на эту тему до достижения более зрелого возраста. Лет десять мы с бабушкой исправно получали положенные фотографии — сестра на фоне цветов, сестра с игрушечной винтовкой, отец на аккуратной засвеченной улице с припаркованными по краям чужими автомобилями. Потом случились редкие телефонные звонки, потом, очевидно поняв, что век бабушки не бесконечен, мой отец стал регулярно приезжать в Москву. Вот он появился — седой, импозантный, ироничный и немного старомодный, наконец великолепно одинокий — мишень для окружающих незамужних и даже состоящих в законном браке женщин. Последние, впрочем, заботили его уже мало. Рефлексия и литература составляли теперь его досуг, лёгкий философский налёт, коротание времени за шахматами и разговорами, поначалу нам было сложновато… Но, как я уже излагал выше, своевременное рождение нашего первого ребёнка волшебным образом перевело меня в группу «второй свежести». Мой отец был действительно счастлив делится со мной своей прожитой жизнью, отдавая женщине мы рискуем потерять всё без остатка, отдавая своим детям мы обеспечиваем собственное бессмертие. Возможно, разговаривая со мной, он обращался и к самому себе, что-то предотвращая и напутствуя, не без театральной позы, но с бесконечно добрым сердцем.
Дети и эмиграция — вот что стало объектом нашего пристального внимания. Он рассказывал про свою дочь, мою маленькую сестру Полину, её детство отец помнил смутно, в те годы он был занят своим геологическим будущим, и в воспитании дочурки участия почти не принимал. Единственное, в чём он не мог упрекнуть себя — это в том, что он привёз её в Израиль. Первый год в кибуце, колибри и гладиолусы, быстрое изучение иврита, потом хорошая русская школа в Тель-Авиве (сейчас, правда, она уже не русская), потом проснувшиеся гуманитарные наклонности, армия, армейский журнал, место редактора и прекрасная журналистская карьера впереди.
Израиль — повторял мой отец — страна молодая, и молодым в ней хорошо. В том, что мы там сможем учиться и работать он не сомневался, а дети? — «где детей растить? — да в кибуце конечно!», у нас с женой это стало своего рода присказкой, ответом на любые вопросы о будущем. Всерьёз, правда, я всё это не воспринимал, так — интересная книга с живыми персонажами.
Всё изменилось с рождением второго ребёнка. Он родился дома, в начале сентября, хмурым и задумчивым, сам себе выбрал имя Давид и сообщил его нам, пока мы спали. Он был полнейшей неожиданностью, мы только только разобрались, что делать с первым, этот же требовал абсолютно иного подхода к себе и к своему месту в мире.
Учёба жены закончилась, моя работа оказалась совсем не обязательной. Да, и погода начала портиться. В общем, смысл жизни пропадал. Нам требовалась перезагрузка.
Новая жизнь рядом с нами привела к переосмыслению всей нашей жизни в целом. Однажды каким-то ноябрьским утром в нагромождении последних событий вдруг проявилась некая чёткая логика. Они предстали не итогом чего-то, что уже было, а наоборот, подготовкой к следующему шагу, время которого, очевидно, приближалось. Идея репатриации настолько долго жила рядом с нами, что мы просто не догадывались присмотреться к ней повнимательней. Неожиданно всё встало на места, житейские обстоятельства обрели совершенно правильный профиль, стоило только развернуть их вперёд. Дальше всё оказалось делом техники и бюрократии, спустя полгода у нас стояли израильские визы в новых загранпаспортах, а мы устраивали вечеринку — распродажу всего нажитого имущества. Поздним дождливым вечером в середине осени, спокойные и покорные судьбе мы погрузили рюкзаки и велосипеды в грузовик и, поцеловав бабушку на прощанье, отправились в московскую ночь и неведомое утро.
